Елена Катасонова - Бабий век — сорок лет
— Ой, какой ты смешной! Ты неужели ревнуешь?
— Ужасно, Даша, ужасно! Весь день просто места себе не находил! Ночью сон снился дурацкий: с кем-то ты там идешь вдали, я за вами бегу, бегу, и ни с места! Весь день звоню, а тебя все нет. В жизни, слышишь, в жизни своей никого так не ревновал! Что молчишь-то?
— Слушаю… Так здорово…
— Здорово? Нет, правда, давай возвращайся, я тут с ума схожу, а она веселится. Никуда не пущу больше, так и знай!
— А сам-то… бродяга…
— Так в себе я уверен, и вообще — у нас на трассах одни мужики.
— Ты правда соскучился?
— Нет, неправда, — после паузы и опять ворчливо. — Как там твоя Света?
— Все в порядке: ест, спит, работает, боюсь сглазить… А мои как?
— Хорошо! Слушай, Галя у тебя настоящий философ: ехали с аэродрома, так она меня будь здоров прижимала логикой. А с кем ты все-таки ездила в эту самую Мцхету?
— Да с Ниной, Георгием.
— И все?
— И все, — смеется Даша.
— Слушай, ты там не влюбилась случайно? Грузины, они красивые.
— Влюбилась! Влюбилась и остаюсь здесь навсегда…
— Нет, не шути так, — даже голос у Андрея вдруг сел, — просто слышать невыносимо!
— А тогда не спрашивай. Целую тебя, пока…
Даша кладет трубку, идет в ванную, закрыв глаза, стоит под прохладным душем. Говорят, только юность — счастье, и еще счастье — молодость. Потом мрачной чередой тянутся потери, болезни, разочарования — у женщин особенно: бабий век — сорок лет. Какая же это неправда, устоявшаяся, дурацкая догма! К Даше, например, счастье пришло только теперь: поразительно острое ощущение жизни. В юности много страдала, болела много, а о детстве и говорить нечего: одна школа с ее математикой чего стоит! Сидишь, сжавшись в комочек, смотришь затравленно, обреченно, как опускаются глаза учителя, скользят по журналу вниз, к твоей фамилии, и ничего ты не можешь сделать, такое бесправие! Сейчас, в сорок лет, Даша победно в себе уверена — в своих лекциях и студентах, в успехе будущей экспедиции, в том, что написала стоящее исследование. И дочь растет — спасибо Вадиму! — и любовь настоящая, а не уйди Вадим, любви могло и не быть, а была бы, так пополам с чувством вины и предательства.
Даша выходит из ванной, садится в кресло. Номер маленький и уютный, весь белый и чистый-чистый. Дочь, любовь, работа, друзья, независимость, мама жива… И жажда жизни, жгучий к ней интерес. Что еще человеку надо?..
Хлопнула дверь, вошла Света — волосы разбросаны по плечам, распустила наконец учительский свой пучок.
— Явилась, здравствуйте! — шумно встретила ее Даша. — Где была, красавица?
— Представь себе, в ресторане, — удивляясь самой себе, смущенно улыбнулась Света. — Зашли после библиотеки. Слушай, отчего это есть так хочется? Горы здесь, что ли?.. И спать хочу зверски.
— Так ложись, спи, — засуетилась Даша, ни о чем не стала расспрашивать, чтоб не спугнуть Свете сон.
На Дашино выступление пришел даже Георгий, про Нину и говорить нечего, и оказалось оно удачным, вызвало вопросы и столкновение мнений. А за круглым столом на секции неожиданно высказалась Света, очень толково, хотя сбивалась, как школьница. От волнения Света разрумянилась и похорошела, светлые ее волосы восхищали южан безмерно (а какая женщина останется к восхищению окружающих безразличной?), вечерний Тбилиси запахом трав и цветов, музыкой и кавказской сердечностью щедро дарил радость, восстанавливал Светины силы.
На следующий после секции день к ней подошел Викторов, сибиряк, и предложил примкнуть к экспедиции на Север: работа шла вплотную по ее бывшей тематике.
— Свет, поезжай, — разволновалась Даша, — не отказывайся! У тебя как раз отпуск, и ребята уже в деревне. Смотри, как все удачно складывается!
— Да я не знаю, — сомневалась Света. — Какой от меня толк? Я все забыла, мы с тобой всех тут обманываем…
— Никого ты не обманываешь и ничего ты не забыла! — рассердилась Даша. — А забыла, так вспомнишь. Сама подумай, что тебе делать в Москве? А в санаторий ты не хочешь.
— Да уж, в санаторий-то ни за что: сдохну я там. Ладно, подумаю.
— Давай-давай, разрывай твой дурацкий круг — Женька да Женька, сдергивай шоры.
Десять дней конгресса пролетели со стремительностью теннисного мяча. Настал последний, заключительный вечер. Тут-то и пришлось Даше со Светой взглянуть на себя критическим оком.
Какие по фойе прохаживались в этот вечер леди, в каких туалетах, в каких, черт возьми, мехах! Овеваемые ароматами французских, чуть не за сотню, духов, сверкая драгоценностями, с какими-то крестиками, золотыми символами, с золотыми на шее цепочками — одна на другую, штук эдак по пять, — на тонких холеных пальцах камни величины необыкновенной, какие-то невыносимо красные. И кавалеры дамам под стать: бархатные пиджаки и вельветовые штаны, на руке, как пароль, часы "Сейко". Трубки посасывают так значительно, поглядывают вокруг так снисходительно.
— Даш, откуда они? — простодушно удивилась Света. — На заседаниях я их что-то не видела…
— Привет, соратницы! — энергично и бесцеремонно продрался сквозь меха и шелка неуклюжий, как мишка, Шишковский. — Вы, говорят, едете с экспедицией Викторова? — это уже к Свете. — Хотите, подброшу свои методики, заодно и опробуете?
— Спасибо, но я еще точно не знаю…
— Да кто ж от такого отказывается? — на весь зал загремел Шишковский. — Давайте ваш адрес! Нет, сначала пошли к столу, он тут от яств просто ломится.
Он взял своих дам под руки и потащил их в банкетный зал. Стол был длинный — от стены до стены — и очень вкусный. Были тосты и речи, смех и обмен комплиментами, к ним без конца подходили: все, кроме нарядных красавиц и их кавалеров, рвались еще раз поговорить с Шишковским. Он спорил, острил, смеялся, обменивался просьбами и адресами, но от Светы не отходил и за ней ухаживал: похоже, и он к ее золотым волосам не остался вполне равнодушен. Потом они нашли место в углу, и Даша рассказала о своей работе, о том, как ждет отзыва из редакции, как верит, надеется…
Очень поздно поднялись они к себе в номер.
— Даш, надо нам приодеться, — озабоченно сказала Света, расчесывая перед зеркалом блестящие пряди волос. — Я, например, прямо нищенка на их фоне!
— Что-то я не заметила, — весело покосилась на нее Даша. — По-моему, ты весь вечер успешно кокетничала. Что, скажешь, вру?
Света задумчиво улыбнулась и пожала плечами, не отрывая от зеркала заинтересованный взгляд.
— Слушай, Дань, а кто все-таки эти дамы?
— Да, говорят, сотрудницы секретариата: машинистки, стенографистки. Пригласили тех, кто обеспечивал работу конгресса… Нас, Светик, много, у каждого своя система ценностей, у них — наряды. Современный фольклор знаешь? "Зато мы делаем ракеты…" — это про нас с тобой.
— Про тебя, — тихонько поправила Света.
— Про нас! — рассердилась Даша. — В школе кто придумал спор Каренина с Вронским, кто каждому дал высказаться, я, что ли? А с Викторовым поедешь как миленькая, и молчи, пожалуйста!
— Я молчу.
— И молчи, молчи! Еще в ножки мужу своему поклонишься за его великий исход: так и зачахла бы в Женькиной талантливой тени… А чтоб так одеваться, жизнь положить надо, и не работать, а зарабатывать — с утра и до ночи…
— Или мужа иметь доктора наук, — сказала Света, и Даша поняла, о чем она думает.
— А вообще странно летом ходить в мехах, или я уж совсем ничего не понимаю? Но приодеться надо, ты права, что-нибудь такое, элементарное. Займем у Нины деньжат, пройдемся по магазинам, Тбилиси — город модный.
Пришло утро, и обе к вечернему разговору уже не вернулись: Дашу пригласили в село — посмотреть грузинскую свадьбу, а Света отправилась в библиотеку, потому что до отъезда оставалось только два дня.
11
— Стеклоэмалевая изоляция — это же чудо! Представляешь, что такое коррозия труб? Главный наш бич. Так вот она от коррозии просто спасает… Нет, Дань, ты послушай.
— Я слушаю.
— Сделали в одном экспериментальном цехе — такая славная, синенькая, вот как твой чайник. Эффект, Данюш, колоссальный! Но во всей Москве не нашлось ни одного завода, чтобы наладить выпуск, ни одного, ты подумай! Творили кустарно: в цехах, мастерских. Поразительно, что за такой завод пришлось еще и бороться, доказывать элементарное…
Даша сидит на диване и смотрит на Андрея. Он стоит у окна, курит и ей рассказывает. Серый, тщательно отглаженный утром пиджак расстегнут, галстук сбит набок, волосы взъерошены, и глаза горят — Андрей только что вернулся с очередной баталии. Вернулся победителем, и необходимо выговориться.
— Постановили решать проблему комплексно: строить трубоизготовительный комбинат. Нашли землю, выбили фонды, начали — так шесть лет не можем достроить! Полдня сегодня ругались: искали, кто виноват. Как всегда, виноватых нет, все правы, все валят на объективные обстоятельства, они выдержат… Но теперь, кажется, двинулся воз: гонят к чертовой матери начальника СМУ, времена изменились…